Подвалы--->

Когда герцог возвращается откуда то ни было в хорошем настроении, к нему даже можно подойти и попробовать предложить заняться какими-нибудь важными делами. Хотя, за два года своего... правления, молодой человек успел проявиться себя как знающий свое дело дворянин. Слугам и прочему люду, живущему в его владениях, пока не приходилось жаловаться на плохую жизнь. По крайней мере, их жизнь с момента смерти отца Сандре хуже не стала. В некоторых местах даже улучшилась. Хотя в замке стало гораздо мрачнее. Атмосфера такая. Правда, с этим тоже можно было поспорить. Все-таки здесь, помимо самого Сандре, жили его братья и сестры. Мало кого герцог отпускал от себя. Нет, кому-то, конечно, разрешил отправиться учиться, но только с условием, что родственник действительно будет учиться, а не гулять и тратить присылаемые ему средства на кутеж. А Сандре всегда находил способы, чтобы это узнать.
Когда де Анжу подходил к своим апартаментам, к нему подскочил его управляющий, который иногда выполнял роль эдакого советника. Стоит сказать, что Кристоф Бенье был одним из немногих людей, которые давно уже жили в замке  и при этом ни разу не подвергались гонениям и прочим "любовям" герцога. Парень отличался вертким умом и всегда находил способ умаслить Сандре, чтобы не попасть в опалу. Так же Кристоф передавал герцогу принесенные вести. Особенно, если они были плохими. А если хорошими, то по умолчанию.
Сандре заметил Кристофа сразу, как только тот появился из-за поворота коридора.
- А, вот и ты, - ухмыльнулся Анжу, - что расскажешь. Есть новости?
Между тем герцог зашел в комнаты и сел за стол.
- Безусловно, герцог, - Кристоф улыбнулся и поклонился, проходя следом за герцогом и вставая неподалеку от него, - вот вести из дальних селений. Волки, монсеньор.
Кристоф держал в руках небольшую стопку бумаги (!) с известиями из разных частей герцогства и по очереди выкладывал на стол перед Сандре. Перечитывая тот или иной доклад, Сандре опускал перо в чернильницу и прямо на этом листке делал заметки о принятии определенных мер для решения той или иной проблемы. Известий было не так уж и много, а точнее совсем мало. Де Анжу поставил локти на стол и сцепил пальцы в замок. В руках управляющего уже не было ничего, Сандре взглянул на парня и чуть приподнял бровь.
- Что-то еще, Бенье? - голос его стал чуть жестче, чем был до этого. Явно его раздражало молчание стоявшего над ним человека.
- Да, монсеньор, - кивнул Кристоф, - герцог, безусловно, помнит о... необходимости развития... герцогства и поисках возможности расширить владения.
- Короче, Кристоф, - Сандре чуть прикрыл глаза.
- До нас дошли вести о том, что не так давно умер герцог Нормандский, оставив все владения своей молодой дочери Эльдене-Маргарите Нормандской де ла Руан, - Сандре перевел взгляд на Кристофа и даже повернул голову в его сторону, - вероятно, существует возможность выгодно расширить Ваши владения путем женитьбы на молодой герцогине.
Герцог внимательно смотрел на управляющего долгим, тяжелым взглядом, отчего тот даже начал как-то нервничать. Но Сандре внезапно отодвинул бумаги, лежавшие перед ним, взял в левую руку перо, а правую поднял ладонью вверх:
- Бумагу, мою, - произнес он и вскоре получил чистый, совершенно новый пергамент с тиснением его герба и тут же начал писать.
Минут через двадцать, написанное было скреплено печатью герцога и передано Кристофу.
- Сейчас же найдешь мне Адриана. Передашь ему письмо. Я жду его в конюшнях, - жестко, отрывисто, твердо.
После Сандре встал и направился уже из своих апартаментов в конюшни. Все дела герцог предпочитал делать сразу, не откладывая ничего на завтрашний день, которого может и не существовать.

--->Конюшни

Ночь. Ночь всегда приходила во сны Сандре, как бледная женщина с одним-единственным глазом - луной. Эта женщина была ужасно худой, одетой в излишне пышное черное платье с мерцающими звездами на накидке. Эта женщина всегда подходила к кровати и вставала у ног герцога. А он... он не мог пошевелиться. Словно какая-то жуткая болезнь приковала его к постели. Словно паралич захватил его тело, сминая любые попытки к сопротивлению. Все, что он мог - это смотреть, как ночь тянет свои костлявые бледные, открытые по локоть руки к нему.  Тянет, касается длинным узким пальцем с острым когтевидным ногтем рубашки на груди, единым движением разрывая ее и оставляя в районе сердца глубокую зудящую и мгновенно начинавшую гноиться царапину. Он никогда не чувствовал боли, когда ночь касалась его - он чувствовал только зуд. Он только видел, как царапина на его глазах воспаляется, медленно чернеет по краям и углубляется, разбивая и растворяя в гное кости, добираясь до сердца, перекрывая аорту и вены... он не видел, как чернеет сердце. Скашивая взгляд на свою грудь - он просто не видел сердца. Его там... не было. А ночь... ночь стояла над ним, зло улыбалась беззубым ртом, словно она была Смертью. Словно пришла за ним.
Но каждый раз Сандре знал, что это не Смерть. Свою Смерть он уже видел. И не раз. Свою Смерть он тысячи раз вызывал. Тысячи раз отдавался ей, и тысячи раз она бросала его.  Бросала и оставляла снова жить со всеми его страхами и ненавистью, со всем тем ужасом, что он сотворил и что ему еще предстоит сотворить. С той жестокостью, что заменила ему сердце и с той хладнокровностью, что заменила душу.
А каждый раз во сне ночь опускала руки в его раскрывшуюся точно перезрелый плод грудь и доставала темное липкое месиво, сочащееся у нее меж пальцев, капающее на тело растаявшим горячим воском. И в этот момент боль пронизывала сознание, острыми иглами врываясь в разум, исторгая жестокий трупный яд в самое его естество, заставляя извиваться на кровати, точно ужаленный самим собой змей, словно оторванный хвост ящерицы...
Эта часть сна всегда длилась лишь мгновение. Одно мгновение, которое постоянно тянулось вечность. Мгновение, когда невозможно проснуться. А пробуждение приведет к ней самой. К Смерти. Вот только Смерть ждала, когда он сам, наконец, окажется прикованным к постели. Только уже не во сне, а по-настоящему. Когда к нему никто не подойдет из-за страха.
А Сандре боялся одиночества. Он боялся, что однажды останется один. И никого вокруг... тишина и тьма, покрывшая его душу толстым слоем, словно одеялом... холодным, льдистым одеялом, отрывающим его существо от мира.
Одиночество - страшная кара тиранов. Бич клеймителей, создающий мучеников. Рок тех, кто ненавидит окружающий мир.
Сандре знал, что все это однажды придет к нему. Знал и боялся этого, заставляя себя заранее привыкнуть к одиночеству, чтобы не сойти с ума потом. Герцог де Анжу знал, когда и как придет его смерть. И не смерть его пугала. А одиночество, в котором он останется, находясь на краю гибели.
Желание привлечь смерть раньше, чем наступит этот момент... уже не помогало.

- ДЬЯВОЛ!!! - с этим выкриком Сандре проснулся и резко сел на кровати.
Да, замок не приносил уюта или чувства умиротворения. Ночь не приносила отдыха - ночь вырывала его из жизни, разбивала о самого себя и гнобила собственным безразличием...
Герцог стер испарину со лба манжетой рукава, медленно встал и начал прохаживаться по комнате...
Между тем, за окном зиждилось утро...

В тот момент, когда открылась дверь, чтобы впустить Констанцу, Сандре повернулся к ней спиной, медленно подошел к столу и оперся на него, сжав кулаки. Перед глазами то и дело вставала эта ночь. Та самая... чертова бледная женщина. Пора бы уже привыкнуть. Он видел эту женщину не первый раз. Она часто приходила в его сны. Сны часто повторялись, часто были продолжениями друг друга, путая сновидения с реальностью. Навь с явью... впуская в душу герцога страх, которого никогда не было, если он открывал глаза и жил.
Вошедшая сестра заставила его выпрямиться. Он никогда не показывал своих слабостей. Старался не показывать. Ведь для всех, кто жил в замке, он был основной опорой и защитой. Он был главой семьи. Надежда, что называется. Основание колонны. Он должен быть сильнее. Он должен держать.
Он на секунду закрыл глаза, а когда открыл, в синей глубине уже утонул страх и ужас сна, и выплыла спокойная безмятежность. Он повернулся к сестре и легко, чуть сдержанно, но так привычно улыбнулся:
- Все в порядке, Штанци, - произнес Сандре, чуть отходя от стола, - все в порядке.
Да, он всегда вежлив. В какой-то момент он забрал сестру из монастыря, потому что не мог вытерпеть, что эти монашки... или кто там за ней ходил, будут втолковывать ей Слово Божие на свой лад. Он не верил в правдивость и искренность Церкви. Церковь не могла дать реальность, не могла показать, что такое жизнь за границей монастыря. Нет. Такого он не пожелает никому. Его братья и сестры должны знать жизнь такой, какая она есть, а не какой ее представляет Церковь.
Правда, конечно, аргумент, по которому Сандре забрал сестру был другим. Но это не так важно.
- Просто неприятный сон, ерунда, - он говорил спокойно, отчасти, может, бесстрастно. А потом улыбнулся с некоторой примесью хитретцы, - а отчего ты не спишь? Жозефа разве самолично не подоткнула под тебя одеяло?
Да, Сандре даже шутил. С теми, кто был ему близок. По крайней мере на данный момент.